РИА Новости, Мария Семенова. Десять лет назад в маленьком селе, затерянном среди лесов, произошло чудо — пассажирский лайнер приземлился на недействующую посадочную полосу. Все выжили — благодаря Сергею Сотникову из Ижмы: он много лет по собственной инициативе ухаживал за выведенной из эксплуатации «взлеткой». О буднях начальников сельских аэропортов, в одиночку организующих весь процесс от передачи метеосводки до проверки багажа, — в материале РИА Новости.»Нет, ты приглядись!»
Сергей Сотников всю жизнь проработал в маленьком аэропорту Ижмы — села в Республике Коми. «Сам я из Башкирии. Окончил Егорьевское авиационное училище, по распределению попал в Печору (город в Коми, около 240 километров от Ижмы. — Прим. ред.). В 1978 году запускали аэродром. Меня как молодого специалиста сюда отправили. Приехал, женился, дети родились — так и остался. Не жалуюсь, все хорошо у меня», — рассказывает он.
В 2003-м взлетно-посадочную полосу закрыли, самолеты уже не приземлялись — осталось вертолетное сообщение. Но Сотников не смирился: надеялся, что рано или поздно воздушную гавань возродят. «Не думал, что на аэропорте крест поставят. Поддерживал ВПП: там была осевая разметка, входные щиты, посадочный знак «Т». Все подкрашивал, убирал хлам, ивняк выдергивал, если прорастал между плитами. Рассчитывал, что полоса еще пригодится».
Седьмого сентября 2010 года в Ижме заметили самолет над лесом. «Без пятнадцати восемь, я собирался на работу. Звонят: «Здесь Ту-154, не знаю, почему кружит над Ижмой». «Может, АН-24 аэрофотосъемки делает?» — «Нет, ты приглядись». Через несколько минут снова: «Михалыч, идет прямым курсом на посадку». Я бегом в машину — и в аэропорт. А самолет уже в конце полосы, пассажиры с «дутиков» выходят. Вот и вся история», — буднично описывает Сотников.
ВПП не действовала уже семь лет. «Ни в одном реестре не числилась, экипаж о ней не знал. Они крутились, пытались найти место, а тут бетонная полоса. Под их размер не подходила, конечно: длина 1340 метров, а Ту-154 надо две тысячи. Он малость проскочил, но основная посадка и торможение прошли нормально, бетон выдержал. На грунт самолет бы не сел». «Что мог, то делал»
До прошлого года Сотников практически в одиночку содержал вертолетную площадку — помогала лишь жена. Когда-то она тоже работала в аэропорту, дело знала хорошо, но потом ее сократили. «Нужно убирать снег на подъездных путях, следить, чтобы не стерлась маркировка и функционировало светосигнальное оборудование. Щитовая, трансформаторная — все на моей совести. Старенький трактор надо содержать — без него площадку не очистишь. Еще я на топливозаправщике ездил, заправлял вертолеты. Одному тяжело, конечно», — вспоминает Сергей.
Жена продавала билеты и регистрировала пассажиров. «Ручную кладь принять, взвесить. Как обычно в аэропортах — но в миниатюре. Багаж оценивали визуально, если что-то подозрительное, вызывали полицию. Однако полноценный досмотр не проводили. Я не в состоянии все успеть».
По расписанию рейсы в Ижме значились три дня в неделю, однако у Сотникова свободного времени не было. «Постоянно в готовности, не угадаешь, когда потребуется площадка. Ночью на санзадание могут вызвать: человек тяжело заболел — в Сыктывкар или Ухту везти. К тому же все охранять надо — там машины, авиакеросин. Так что и в выходные приходил. Что мог, то делал». «Надо отдохнуть»
С 2019-го Сотников на пенсии. «Подумал: надо отдохнуть. Пятнадцать лет без отпуска — не предусмотрено. Работал не в штате, а по договору на три месяца — потом продлевали. Только один раз уехал на похороны брата на неделю».
Но главное, почему он оставил аэродром, с которым сроднился за сорок с лишним лет, — понимание, что в Ижме больше никогда не приземлятся самолеты. «Сначала обещали: потерпи немного». А в прошлом году официально сообщили: аэропорта не будет. Чтобы восстановить полосу, нужны большие деньги — у бетона свой срок, покрыть асфальтом финансов нет. Да и сейчас у нас все ездят на автобусе, поездах. Аэропорт не востребован. Вертолетные рейсы дотационные, поэтому цены доступные, до самой дальней точки — 1300 рублей. Но на самолеты скидок не полагается, билеты бы стоили по три тысячи, значит, шесть — туда-обратно. У нас село, богатых нет», — разводит он руками.
Диспетчерскую давно не ремонтировали, часто сидели без света и тепла. «В больших аэропортах не имеют права отключать электричество, это связано с безопасностью полетов, а у нас «Комиавиатранс» не заплатил по счету — и обесточили. Давали полтора киловатта: рация работает, светостарт на перроне — тоже, но тепла-то нет. На такой мощности даже чайник не вскипятить. Два сезона так с женой отпахали, ох, как же я задубел».
Но он до сих пор частенько бывает на вертолетной площадке: «Там рядом ягодные, грибные места. Мимо прохожу, всегда заглядываю».»Сельская избушка шесть на шесть»
В Ижме есть бетонная полоса и нет аэропорта, однако по всей России не один десяток воздушных гаваней, где все наоборот. Так, в деревне Летняя Золотица на берегу Белого моря самолеты садятся прямо на поле. Илья Иконников, начальник аэропорта — «избушки шесть на шесть метров» — приехал сюда из деревни Лопшеньга, хотя вырос в маленьком городе Онега.
«У меня детство прошло рядом с самолетами: папа был пилотом, дед работал в маленьком сельском аэропорту Чекуево, его закрыли в середине 80-х», — вспоминает он. Илья хотел поступить в летное училище — не получилось. Но Иконникова интересовали не только самолеты — его зачислили на филологический факультет Поморского государственного университета. Все девяностые провел между Архангельском (там находится вуз) и Онегой, потом устроился на работу в родном городе.
"В Онеге редакция и аэропорт на расстоянии 600 метров друг от друга, коллектив был частично общий. Редактор и начальник воздушной гавани — одноклассники. В маленьком городке все переплетено, такая Санта-Барбара получается", — смеется он.
Но в 2012-м аэропорт в Онеге закрыли. Да и жизнь в родном городе не задалась. В редакции появилась цензура: «Маразм дошел до того, что из статей о ветеранах вырезали фразы, где они хвалили прежнюю советскую жизнь». У жены случился роман на стороне. Иконников узнал практически сразу: «В Онеге слухи быстро расходятся». Махнул рукой, оставил квартиру неверной супруге и детям и уехал в Лопшеньгу, маленькую деревню на берегу Белого моря, — там нужен был начальник аэропорта. «После бурана знаков не видно»
Через восемь лет Илья перебрался в Летнюю Золотицу — его предшественница вышла на пенсию, в воздушную пристань требовался сведущий человек. Иконников пока не знает, надолго ли он здесь. «Я и печь топлю, и билеты выписываю, и бухгалтерию веду, и погоду даю, и грузчик, и уборщик. Все функции, что и в Шереметьево, только выполняет их один человек. Зимой в шесть-семь утра обхожу ВПП. Нужно очистить все знаки от снега — иногда после бурана их вообще не видно, а маркировка должна читаться с борта. Потом топлю печь, чтобы пассажиры не мерзли. Рейс в 9:30, с восьми начинают подтягиваться за билетами. Каждый час передаю прогноз погоды на базу в Васьково. У нас есть аппаратура, слава богу, еще работает с советских времен. Силу и направление ветра смотрю по анемометру, есть измеритель высоты облачности, термометры, барометры, старый добрый указатель направления ветра — пилоты его зовут колдуном, потому что похож на ведьминский колпак», — объясняет Илья.
Летное поле без всякого покрытия и маленький домик аэровокзала — вот и вся воздушная гавань Летней Золотицы. «Где-то читал, что в Африке у 95% аэродромов твердое покрытие, а у нас почти все сельские площадки грунтовые. Стараюсь полосу приводить в порядок, канавы копать, чтобы вода уходила. А так площадка — это земля и морской песок. В советские годы клевер искусственно подсаживали — к счастью, до сих пор растет. Но есть и участки голого песка — выдувает».
На первом этаже крохотный зал ожидания, на втором — командно-диспетчерский пункт, где поддерживают связь с самолетами. «Контроль и досмотр — на мне, минимальные требования авиационной безопасности стараюсь соблюдать. Аппарата, где просвечивают багаж, нет, и с устойчивым электричеством проблемы: могут отключить на целый день — никакая рамка работать не будет». «Устройство из двух бревен»
На три-четыре месяца в году самолеты меняют шасси ни лыжи — зимой снег не убирают, а укатывают. «В аэропортах по-разному приспосабливаются. В Лопшеньге у меня было устройство из двух бревен, потом колхоз сделал гладилку — расплющили кузов от самосвала, залили бетоном, заполнили камнями. В Летней Золотице с советских времен остался каток. Так и работаем: где-то что-то завалялось, а где ничего нет — местные Кулибины изобретают»,— улыбается он.
В Летней Золотице нет мобильной связи, интернет — по карточкам. Самолет — практически единственная возможность попасть в деревню. Есть путь по морю, долгий и неудобный. Впрочем, в холодное время года можно добраться по зимнику — поэтому в морозы количество пассажиров на рейсах резко снижается. Илья, побывавший в командировках во всех сельских аэропортах Архангельской области и соседнего Ненецкого автономного округа, сыплет названиями закрывшихся и действующих воздушных пристаней. И уверенно говорит: как только появляется дорога, авиасообщение умирает.
«Авиация не может конкурировать с наземным транспортом: автобус или маршрутка всегда дешевле. На наших площадках максимум 800 пассажиров в год. При этом в Летней Золотице население 150 человек, я и то удивляюсь, как по шестьсот пассажиров набирается — значит, каждый летает по три-четыре раза в год. Хорошо, что есть хоть такая стабильность — рейсы полные, аппаратура на месте. Хотелось бы развития, но дай бог сохранить то, что осталось». «Билеты от руки»
После того как Иконников уехал из Лопшеньги, его место занял местный житель Александр Федотов. Он и раньше работал в аэропорту, но ушел. «В 1981-м вызвали в сельсовет: «Надо обратно». Я подумал и согласился. Был тогда монтером телефонной связи», — вспоминает Федотов.
Дороги до Лопшеньги нет, однако «при желании и наличии транспорта добраться можно». Правда, придется нанимать катер, чтобы пересечь Унскую губу. Зимой местные предпочитают снегоходы. «Бывало, и пешком ходил до Северодвинска. На лошадях ездили, на тракторах, затем машины появились».
Летом в Лопшеньге туристы: «В этом году рейсы пользуются особенной популярностью — заграница закрылась, а отдохнуть хочется, вот люди и тянутся на историческую родину». Федотов уже на пенсии — «седьмой десяток пошел». Но оставлять работу, пока есть силы, не собирается. Он, как и Иконников, — человек-оркестр поневоле. Впрочем, не жалуется. Утомляет обилие бумажной работы. «Мы все еще в ХХ веке живем. У нас и бухгалтерия, и билеты от руки: заполняем, выдаем пассажиру, копию оставляем для отчета. Продаем в день вылета, иначе сложности с оформлением. Бывает, двадцать человек встанут, нужно быстро-быстро деньги получить, чек пробить, билеты сделать».
Напоследок Федотов говорит: «Вы напишите — пусть люди прочитают о Лопшеньге». Здесь он провел всю жизнь и никуда не рвется — сроднился с деревней и маленьким аэропортом.